- Детство - Юношество - Листовки - "Не забывайте Бога" - Тюрьма и казнь - Новомученики -

В 1937 году Александр получил аттестат зрелости. Весной того же года он отправился в обязательный трудовой лагерь в Альгой, а в ноябре был призван в батальон конной артиллерии, дислоцировавшийся в Мюнхене, сроком на восемнадцать месяцев. Уже само начало военной карьеры стало для Алекса очередным испытанием. Первые недели – военная муштра, возросшая во много раз даже по сравнению с работой в Альгое, личная несвобода, терзавшие его душевные противоречия – чуть не привели к нервному срыву. Шморель хотел отказаться от принятия традиционной для любого новобранца присяги на верность Гитлеру. Мысль о том, что он, симпатизируя всем сердцем России, стремясь вернуться в страну своего детства, должен будет носить мундир немецкого солдата, казалась ему абсурдной. О возможности войны с Россией, не говоря уже о собственном участии в ней, Александр не мог даже помыслить.

По окончании срочной службы Шморель поступил на медицинский факультет мюнхенского университета, но уже весной 1940 года был вновь мобилизован и приписан к мюнхенской санитарной роте, в составе которой вскоре и принял участие в походе на Францию. Первый военный опыт потряс Шмореля. Он не мог смириться с тем ужасом, который сеяли его соотечественники на французской земле, с теми бессмысленными и жестокими человеческими жертвами, на которые обрекало людей по обе стороны фронта правительство национал-социалистов. Постоянное унижение человеческого достоинства как врагов, так и собственных подчиненных, вызывало у Александра все больше и больше отвращения к командирам вермахта и политическому руководству Германии в целом.

Считавший себя русским, Александр тяжело воспринял нападение Гитлера на СССР. В июне 1941 года он познакомился с Гансом Шолем, с которым, как и со своим другом по гимназии Кристофом Пробстом, делился своей болью. Через год образовался круг единомышленников, с энтузиазмом воспринявший идею Шмореля и Шоля об изготовлении и распространении листовок. Именно эти двое молодых ребят сочинили первые четыре листовки «Белой розы», начали распространять их в Мюнхене и далеко за его пределами. Присутствие Шурика, как звали Александра друзья, наполняло совместное времяпровождение новым смыслом: ребята читали Достоевского, слушали переводы русских классиков, сделанные Шморелем. Пробст даже пытался учить русский язык. Это знакомство с Россией получило неожиданное продолжение: друзей направили на Восточный фронт. Изготовление и рассылка листовок приостановились.

23 июля 1942 года студенческая рота, в которой состояли Ганс Шоль, Александр Шморель и Вилли Граф, в количестве 29 человек отправилась с Восточного вокзала Мюнхена на полевую практику в район Гжатска. Спустя три дня, во время остановки в Варшаве, ребята ужаснулись размаху разрушений в польской столице. Потрясающее впечатление произвело на них варшавское гетто. Через некоторое время друзья прибыли на место. «Дорогие папа и мама, – писал Александр 5 августа, – мы располагаемся в Гжатске. Фронт находится в десяти километрах отсюда. Сам Гжатск почти полностью разрушен и русские его все еще обстреливают, то днем, то ночью. Наш лагерь находится в лесу в полной безопасности…». Друзья были прикомандированы к 252 дивизии. Здесь, на центральном перевязочном пункте, им суждено было провести три месяца, заставившие на многие вещи взглянуть по-иному.

Работая врачами полевого госпиталя, они, несмотря на существовавший в вермахте запрет поддерживать контакты с русскими, могли беспрепятственно знакомиться с местным населением, ходить на рыбалку, читать. Ребята открывали для себя страну, известную им лишь по книгам и рассказам Шморелей. Сам Александр воспринял отправку на Восточный фронт как возвращение на Родину.

Владея русским языком, как родным, он переводил друзьям разговоры с крестьянами, организовал хор местных жителей, в короткий срок выучился игре на балалайке. 17 августа Ганс Шоль напишет профессору философии Курту Хуберу (впоследствии принявшему участие в деятельности «Белой розы»): «Я вместе с троими хорошими друзьями, которых Вы знаете, все в той же роте. Особенно я дорожу моим русским другом. Очень стараюсь тоже выучить русский язык. По вечерам мы ходим к русским, вместе пьем водку и поем. Русские войска к северу и югу отсюда наступают мощными силами, но еще неизвестно, что из этого выйдет…»

У практикантов было мало обязанностей по службе. Общение с местным населением, великолепная осенняя погода, настраивали их на романтический лад. «Прекрасная, великолепная Россия! Береза – твое дерево… Ты, одинокая береза, вечный степной ветер ласкает, треплет, ломает тебя, ты – его вечная игрушка. Разве русский человек не похож на тебя?», – писал Александр в одном из писем. «Дорогие мама и папа, – пишет он днями позже, – у меня все хорошо. Жив, здоров и сыт. Каждый второй день у меня свободен и я обычно хожу гулять (окрестности здесь, как и повсюду в России, очень красивые) или иду в город, где у меня уже много друзей… Завтра я на целый день иду на рыбалку с одним старым рыбаком. Здесь очень много раков. Несмотря на бедность, народ здесь чрезвычайно гостеприимный… Я часто бываю у одного священника, довольно бойкого старика. Кроме добра я здесь ничего не видел…
Ваш Шура».

«Благодаря присутствию здесь Алекса передо мной впервые по-настоящему открывается эта страна. Мы часто сидим с крестьянами, поем и слушаем чудесные старые песни», – писал домой Вилли Граф. Конечно, пребывание на главном перевязочном пункте вовсе не было сплошной идиллией. Была ежедневная работа с ранеными, были постоянные налеты советской авиации. Но для Шоля и Графа это была и возможность соприкоснуться с неведомым им миром, а для Александра – насладиться пребыванием в стране своего детства и юношеских грез. 30 октября со сборного пункта в Вязьме друзей отправили домой, в Германию, но для Александра Шмореля связь с Россией не могла закончиться так быстро. Из Мюнхена он пишет письма своим новым знакомым, в том числе Валентине и Нелли ... из писем Шмореля на родину, в которых идет речь о России и русских. Представления юноши часто наивны, чуть ли не умилительны, тон – пафосный, но одного нельзя отнять у этих писем: они проникнуты любовью к первой родине Александра. Собственно он так ее и называл: родина.
«Я не ощущаю себя здесь как дома. Меня тянет на родину. Только там, в России, я смогу почувствовать себя дома».
«Целыми днями я думаю о вас и России… Потому, что мое сердце, моя душа, мои мысли – все осталось на моей родине».

Активизировав после возвращения в Мюнхен деятельность по распространению листовок, Александр так отзывался о ней в своих письмах в Гжатск: «У меня здесь, в Германии, пока есть очень важная обязанность. Как только я выполню ее, я немедленно вернусь домой, в Россию». Этим надеждам не суждено было сбыться…

Александр Шморель свое последнее письмо писал на русском языке, сохраняя при этом старую орфографию:

«Милая Нелли!
Раньше, чѣмь мы всѣ думали, мнѣ было суждено бросить земную жизнь. Мы с Ванiй и другими работали противъ нѣмецкаго правительства, насъ поймали и приговорили къ смерти. Пишу тебѣ изъ тюрмы. Часто, часто я вспоминаю Гжатскъ! И почему я тогда не остался въ Россiи?! Но на все воля Божiя. В загробной вечной жизни мы опять встретимся! Прощай, милая Нелли! И помолись за меня!
Твой Саша.

Все за Россию!!!»…

- из книги "Русская душа "Белой Розы"" -

на фотографиях:
Александр в школьные годы
Студенческие годы
Александр с лошадью, 1939 год
Проводы на фронт: Софи  и Ганс Шоль, Александр ... , Мюнхен 1942 год

- Благодарим Игоря Храмова за предоставленные фотографии -

- Детство - Юношество - Листовки - "Не забывайте Бога" - Тюрьма и казнь - Новомученики -