Как время повреждает тела, заставляя их стареть и умирать, так оно губит и память о благих свершениях, покрывая забвением и изглаживая воспоминания о них.

Мы же запечатлеем в письменах жизнь, которая учит любомудрию и подобна жизни обитателей неба. Не телесные черты будем мы живописать, чтобы являть их отпечатления людям неведающим, но обрисуем идеалы незримых душ и покажем невидимые брани и сокровенные прения воинов Христовых.

Никакое слово не в состоянии достойно передать всё величие их добродетели, и однако попытаюсь сделать это. Не странно ли было бы нам предоставить забвению мужей, которые в смертном и страстном теле явили бесстрастие и поревновали бесплотным Ангелам?

Ведь если они, сами будучи подражателями высшего любомудрия древних святых, начертали память о них не на меди и не в сочинениях, но, запечатлев в сердце всю их добродетель, самих себя соделали как бы одушевлёнными образами и памятниками их, то разве может быть какое‑либо извинение нам, если мы даже письменами не почтим их славной жизни?

Поскольку же они обладали различными дарами, то, естественно, и мы будем повествовать о каждом из них в отдельности, не представляя всех совершенных ими деяний (для такого описания не хватило бы и целой жизни); рассказав немного о житии и деяниях одного и в немногом показав характерную сущность жизни этого подвижника, мы будем в своём повествовании переходить к другому.

Победу святым доставила не их природа, сама смертная и преисполненная бесчисленными страстями, а их воля, привлекшая к себе благодать Божию. Пламенно возлюбив Божественную Красоту, с радостью решившись всё совершить и всё претерпеть ради Возлюбленного, они мужественно перенесли восстание страстей, с усилиями отразили шквал ударов диавола, и, говоря словами Апостола, «усмиряя и порабощая своё тело» (1 Кор.9,27), угасили пламень яростного начала души и заставили умолкнуть волнения её желаний. Постом и беспрестанным бодрствованием усыпив страсти и укротив их порывы, они заставили тело примириться с душой и прекратили врождённую борьбу между ними.

Ведь и природа врагов их такова же: она — бестелесна, невидима, способна нападать незаметно, скрытно строить козни, внезапно и неожиданно поражать; - бесы, нападающие извне, не могут овладеть душой, ограждённой благодатью Божией, если только какой‑нибудь нечистый помысел не откроет потаенного входа наших внешних чувств и через него не впустит врага внутрь. Поэтому если глаза не обольщены, слух не очарован, осязание не услаждено каким‑либо приятным ощущением и ум не воспринимает лукавых желаний, то тщетны все усилия злоумышленников.

Тех, которые приступят к чтению этой "Истории боголюбцев", — прошу не питать недоверия к написанному, хотя бы и пришлось им услышать нечто, превышающее их силы. Прошу также не измерять добродетели этих святых мужей по своей мерке, а твердо помнить, что Господь обычно соизмеряет дары Святого Духа с душевным расположением людей благочестивых и совершеннейшим посылает и большие дары.

Это сказано мной тем, которые еще недостаточно проникли в сокровенную глубину дел Божиих. Ибо посвященные в сокровенные тайны Духа знают, как Он благоволит к чтущим Его и сколько чудес творит Он в людях и через людей, привлекая неверующих к Богопознанию величием Своих свершений.
(из пролога "Истории боголюбцев" - бл.Феодорит Кирский)

*************************************************************************

ЯНВАРЬ:

ИУЛИАН

Многие из живших и вблизи его, и в отдаленности от него, учились у него возвышенному любомудрию (ибо молва о нём быстро пронеслась повсюду); многие приходили и умоляли его принять их в свою школу подвижничества, прося позволить жить при нём, как при наставнике и руководителе. Питались же они, подобно своему наставнику, ячменным хлебом, приправленным солью. А позднее они собирали дикие овощи, складывали их в сосуды и заливали их нужным количеством рассола — это был запас их, сберегаемый на случай нужды для больных.

Для запасаемых овощей нахождение их в той же пещере было вредно: от сырости они могли покрыться здесь плесенью и сгнить. Когда это действительно случилось с овощами (потому что в пещере во всех углах было сыро), то братия стали просить у старца позволения построить какой‑нибудь маленький домик, которого было бы достаточно для того, чтобы хранить там запасы. Он сначала не внял их просьбам, но потом, будучи убеждён ими и научившись от великого Павла не искать своего, но уступать низшим, определил размеры маленького и узкого домика, а сам удалился далеко от пещеры, чтобы совершить свои обычные моления к Богу.

Ибо он имел обыкновение, углубляясь в пустыню часто стадий на пятьдесят, а иногда и вдвое дальше этого, уходить от всякого общества человеческого, углубляться в себя, наедине беседовать с Богом и созерцать, как в зеркале, божественную и неизреченную Красоту. Воспользовавшись отсутствием Иулиана, те, которые жили под его присмотром, построили домик соразмерно необходимости, но больше тех размеров, которые указал старец. Он же, возвратившись через десять дней от тех неизреченных созерцаний, словно Моисей, спустившийся с горы, увидел, что домик получился больше, чем он хотел, и сказал:"Боюсь, братия, как бы, расширяя свои земные жилища, нам не уменьшить небесных; тогда как земные — временны и лишь на краткое время пригодны, а небесные — вечны и не могут иметь предела".

Сказал же он им это, наставляя свой иноческий хор относительно высшего совершенства, а вину им простил, вняв слову Апостольскому: Ищу не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись (1 Кор.10,33). Точным соблюдением подвижнических правил и домостроительной снисходительностью в делах общественных, он крайности соединил в одно целое.

ИАКОВ НИЗИБИЙСКИЙ [ 13/26 января ]

Когда он переходил через один поток, некие девицы, мывшие здесь бельё и ногами выжимавшие его, вместо того чтобы принять другое, более приличное положение, без всякой скромности, с дерзким видом и бесстыдными глазами взирали на человека Божия, не покрыв голов и не опустив задранных одежд. Человек Божий же, вознегодовав на это и желая при этом случае показать Силу Божию, чтобы чудом поразить нечестие, проклял поток — и вода в нём тотчас иссохла. Проклял он и девиц, наказав их бесстыдную молодость преждевременной сединой; за словом его сразу же последовало дело — исчезла чернота их волос и они сделались похожими на только что посаженные весной деревья, покрытые осенними листьями.

Почувствовав такое наказание (ибо поток на их глазах иссох, а глядя на головы друг друга, они заметили внезапную перемену), девицы побежали в город и рассказали там о случившемся. Некоторые из жителей города вышли навстречу Иакову, умоляя его смягчить гнев и снять наказание.

Он не долго медлил — принёс молитву Господу, а затем повелел потоку опять течь: мгновенно заструились воды из своего сокровенного вместилища, повинуясь мановению праведника. Удостоившиеся этого жители города стали просить Иакова вернуть также и прежний цвет волос своим дочерям. Говорят, что он внял и этой их просьбе и даже послал за девицами, наказанными подобным образом, но, поскольку они не пришли, он оставил в силе своё наказание, чтобы научить и прочих скромности, побуждая их к целомудрию и постоянному памятованию о Силе Божией.

ФЕВРАЛЬ:

МАРКИАН

Простившись со всем прежним, он избрал самое сердце пустыни и, устроив малую и даже несоразмерную со своим телом хижину, обнеся её небольшой оградой, заключился в ней навсегда и, прервав всякое общение с людьми, беседовал с Владыкой всяческих и внимал Его сладчайшему гласу. Ибо, читая Божии глаголы, думал, что слышит он самый Божественный Глас, а молясь и принося прошения Владыке, полагал, что беседует с Ним. И наслаждаясь этой духовной пищей постоянно, он не знал насыщения: внимал он Духу Божию, поющему чрез великого Давида: кто поучится в законе Господнем день и нощь, будет яко древо насажденное при исходищах вод, еже плод свой даст во время свое: и лист его не отпадет (Пс.1,2–3). Желая этих плодов, он с любовью принял на себя труд и молитву сменял псалмопением, псалмопение — молитвою, а ту и другое — чтением Глаголов Божиих.

Тот, говорил он, кто после многих дней поста принимает пищу, во дни поста слабее совершает Божественные службы; а кто в тот день, в который позволено принимать пищу, употребляет более обыкновенного, тот отягощает чрево; отягощенное же чрево делает душу ленивой для бдения. Поэтому лучше, говорил он, принимать пищу каждый день, но только никогда не до сытости. Постом для себя он считал постоянный голод. У него было в обычае есть однажды в день вечером, и никогда не есть досыта, но всегда алкать, всегда жаждать, а телу доставлять только необходимое для жизни.

Когда все сидели в молчании, ожидая священного гласа Маркиана, сам он также долго сидел молча, не отверзая уст, но имея отверстым слух; в это время некто, любимый им за попечение о своей душе и сияющий другими достоинствами, сказал: "Отче, все сии блаженные отцы жаждут твоего наставления и ожидают сладостного твоего слова; доставь же всем присутствующим пользу и не заграждай источника благодеяний". Маркиан же, тяжело вздохнув, изрёк: "Господь всяческих каждый день глаголет чрез творение своё, беседует и чрез Божественные Писания, внушает должное, показывает полезное, устрашает угрозами, ободряет обещаниями — а мы не получаем никакой пользы. Каким же образом принесёт пользу словом своим Маркиан, который вместе с другими пренебрегает такими благодеяниями и не хочет извлечь из них никакого плода?"

Так кто же не подивится мудрости этого мужа? Управляемый ею, он знал и время поста, и время братолюбия, и различие отдельных добродетелей: какая из них должна уступать другой и какую по временам следует предпочитать другой.

ЕВСЕВИЙ

Уловленный сетями любви, он принял на себя попечение о стаде Христовом и управлял хором подвижников, не нуждаясь для наставления их в обильных речах. Потому что ему было достаточно только показаться, чтобы и самого ленивого побудить к усердному шествию по пути добродетели. Видевшие его говорят, что он постоянно имел лик серьёзный, которого довольно было для того, чтобы возбудить страх в смотревших на него.

Он увещевал постоянно беседовать с Богом и не оставлять никакого времени свободным от этого занятия: то совершать общие определённые службы, то, в промежуток между ними, поодиночке, под тенью какого‑либо дерева, или на какой‑нибудь скале, и вообще всюду, где каждый вкушал безмолвие, стоя или лежа на земле, молиться Господу и искать спасения. Таким образом он каждую часть тела приучал к добродетели, так чтобы они делали только то, что повелевает духовное разумение.

Прожив у этого боголюбивого мужа целую неделю, мы ни разу не видели перемены в его лице: оно не покрывалось ни радостью, ни угрюмостью, и взор его был постоянно одинаков — не суровый и не смеющийся, ибо глаза его всегда излучали внутреннюю гармонию. Уже одно это ясно показывало покой его души.

Однажды увидев согбенного Евсевия, спросили его: какую пользу думает он получить из того, что не позволяет себе смотреть ни на небо, ни даже на близлежащее поле и не позволяет себе ходить нигде, кроме этой узкой тропы? На такой вопрос Евсевий ответил: "Эту хитрость употребляю я против козней лукавого беса. Чтобы диавол не вёл брань против меня в главном, пытаясь похитить целомудрие и справедливость, возбуждая гнев, возжигая похоть, стараясь воспламенить гордость и спесь и многое другое замышляя против моей души, я пытаюсь направить его на эти незначительные вещи. Ведь даже одержав победу здесь, он приобретёт не много прибыли, а будучи побеждён, терпит большее посрамление, так как не смог одолеть меня и в мелочах. Такую брань я считаю безопаснее, потому что вовлеченный в неё терпит малый ущерб. Ибо какой вред посмотреть на небо или устремить взоры к небу? На это‑то я и перенёс брань, потому что здесь он не может ни сокрушить, ни погубить меня. Не смертоносны те стрелы, которые не имеют железных наконечников".

МАРТ:

СИМЕОН ДРЕВНИЙ

Некий земледелец, не довольствуясь плодами праведных трудов своих и желая плодов чужих, похитил часть снопов у соседа, чтобы таким образом приумножить свой урожай. Но Божий суд сразу же обличил кражу: ударила молния и зажгла гумно похитителя.

Несчастный побежал к человеку Божию, жившему недалеко от того селения, рассказал о своём несчастии, а воровство своё попытался скрыть. Однако когда ему было велено говорить правду, он признался в краже (несчастье заставило его обвинить самого себя). Тогда сей муж Божий приказал ему отвратить наказание возмещением за обиду ближнего, говоря:"Как скоро ты возвратишь те снопы, исчезнет и этот ниспосланный Богом огонь". И действительно оказалось, что, как только он, вернувшись, принёс обиженному похищенные колосья, пламя без воды было погашено молитвой и предстательством старца Божия.

Это чудо преисполнило страхом не только соседей, но и весь город, то есть Антиохию, вблизи которой располагалось то селение, и заставило жителей её часто обращаться к старцу: одного с просьбой освободить его от одержимости злым духом, другого — о прекращении горячки, а третьего — об исцелении от какой‑либо другой болезни, мучавшей его. И старец щедро источал потоки обитающей в нём благодати.

Из любви к безмолвию, Симеон решился удалиться на гору Синай. "Мы, — говорил старец, — проводя подвижническую жизнь и любя безмолвие, блуждаем по этой пустыне и желаем поклониться Богу всяческих на горе Синай, на которой Он Сам, явившись рабу Своему Моисею, дал скрижали закона. Стремимся же мы туда не потому, что считаем, будто Божество ограничивается местом — ибо знаем Его Собственные слова: еда небо и землю не Аз наполняю, рече Господь (Иер.23,24) и содержай круг земли, и живущии на ней аки пруги (Ис.40,22), — но потому, что для пламенеющих любовью дороги не только сами возлюбленные, но приятны и те места, где они бывали и беседовали".

ПУБЛИЙ

Роздав же всё тем, кому должно было дать по Божественному закону, и освободив себя от всякого земного попечения, он принял на себя, вместо всего, одну заботу — о служении Тому, Кто призвал его к Себе; эту заботу Публий постоянно хранил в душе, ночью и днём погруженный в неё, и старался приумножить её. Поэтому труд его непрестанно возрастал, увеличивался и усиливался с каждым днём и был для него столь сладостным и приятным, что он никогда не мог насытиться им. Никто никогда не видел Публия проводящим в праздности хоть самую малую толику дня, но за псалмопением у него следовала молитва, молитву сменяло псалмопение, а после этого он обращался к чтению Божественных Писаний; затем следовало попечение о приходящих посетителях, а потом что‑нибудь еще из необходимых дел.

Говорил же он так: "Заимствуя друг от друга то, чего у вас нет, мы достигнем большего совершенства в добродетели. Как на городских рынках один продает хлеб, другой — зелень, третий торгует одеждой, четвёртый мастерит обувь, а все, получая друг от друга необходимые вещи, делают жизнь свою более удобной потому что, если кто отдаёт другому одежду, вместо неё получает обувь, а покупающий зелень взамен продаёт хлеб. Так и нам должно обмениваться взаимно многоценными видами добродетели".

Этот образ жития сохранился там и поныне: ни время, изменяющее подобные вещи, не переменило его, ни преемники служения Публия не решились отменить что‑либо из учреждённого им, хотя этих преемников в управлении его монастырём было не двое или трое, а очень много.

АПРЕЛЬ:

АФРААТ

В том, что все люди обладают одной природой и что она у всех желающих, будь они греки или варвары, способна к любомудрию, можно легко убедиться многими способами; ясным примером этого служит и Афраат. Ибо рождён и воспитан он был между персами — народом беззаконнейшим; но, будучи рождённым и воспитанным в обычаях их, он достиг такой добродетели, что затмил даже рождённых от набожных родителей и с детства воспитанных в благочестии.

Он перебрался в Антиохию, сотрясаемую тогда еретической бурей, и, остановившись в одном загородном убежище любомудрия, немного изучил греческий язык и вскоре привлёк к слушанию Божественного Слова весьма многих. Говоря на полуварварском языке, он высказывал плоды своих раздумий, будучи удостоен обильных источников благодати Святого Духа. И кто из гордящихся красноречием, надменно поднимающих брови, тщеславно изрекающих пышные речи и забавляющихся хитросплетением силлогизмов смог одолеть его необразованную и варварскую речь? Он побеждал умозаключения философов размышлениями Божиими, а рассуждения их — словами Божественными, взывая вместе с великим Павлом: хотя я и невежда в слове, но не в познании (2 Кор.11,6).

Неся столь великий труд, он отказывался иметь при себе келейника, предпочитая собственные труды услугам других. С посетителями вёл беседу через дверь; впрочем, желающим войти к нему отворял вход и провожал уходящих. Ни от кого ничего не принимал: ни хлеба, ни зелени, ни одежды; только один из друзей доставлял ему хлеб. В глубокой старости он употреблял еще, после солнечного заката, и овощи.

Я сам видел его и получил благословение от десницы его, когда еще будучи подростком ходил вместе с матерью к этому мужу. С ней он, по обыкновению своему, вёл беседу, приоткрыв немного дверь, и, наконец, удостоил благословения; меня же принял внутрь келлии и одарил сокровищем своей молитвы. О, если бы и теперь мог я насладиться ею!

ПЕТР

Благочестивый муж исцелил страсть молодой женщины к щегольству, увещевая таким образом (я буду говорить его словами, не изменяя святого языка старца): "Скажи мне, деточка, если бы какой‑нибудь живописец, весьма опытный в своём искусстве, написал картину по всем правилам ремесла и выставил её напоказ для всех желающих посмотреть, а другой какой‑нибудь человек, не изучивший хорошо живописи, а рисующий как ему вздумается, пришел бы и, похулив картину, стал изменять нарисованный на ней портрет, придавая бровям и ресницам более длинные очертания, лицо делая белее и на щеках прибавляя румянца, — то, как ты думаешь, не справедливо бы вознегодовал художник за такое оскорбление его искусства и за всё, что прибавила к картине рука неуча? Так верьте же, — продолжал блаженный, — что и Творец всяческих и нашего естества Создатель и Художник оскорбляется тем, что вы обвиняете Его неизреченную Мудрость в несовершенстве: иначе не накладывали бы вы на себя красную, белую и черную краски, если бы не думали, что вам этого недостаёт. А думая, что телу вашему не хватает чего‑то необходимого, вы тем самым как бы обвиняете Творца в некоторого рода бессилии, хотя всем известно, что Он обладает силой, равной Его желанию. Ибо, как говорит Давид, вся, елика восхоте Господь, сотвори (Пс.134,6), даровав всем одно только полезное, но не дав того, что вредно. Поэтому не искажайте образа Божия, не усиливайтесь прибавлять то, чего не дал Премудрый, и не выдумывайте поддельной красоты, которая и целомудренных растлевает, и вредит смотрящим на нее". Добронравная жена, выслушав это, тотчас же была уловлена сетями Петра (ибо и он, подобно соименному ему Апостолу, также уловлял в сети спасения). Она тогда носила серьги, ожерелье и прочие золотые украшения и была облачена в пестрые одежды, сотканные из шелковых нитей, ибо не стяжала еще совершенства в добродетели и, будучи в цветущем возрасте, красовалась своей молодостью.

Он отправился в Палестину посмотреть места, где совершались спасительные страдания, и там поклониться Спасителю Богу, не как ограниченному местом (он знал, что существо Его неограниченно), но чтобы насытить очи свои созерцанием вожделенных предметов и чтобы не только зрение души, отдельно от зрения телесного, по вере наслаждалось духовной сладостью. Как бы желая увидеть хотя бы тень Жениха, обратился он к местам, источавшим живительную влагу спасения для всех людей.

Увидев благочестие города, предпочел эту чужую страну отечеству, считая согражданами не единокровных и единоплеменных, но единомысленных, единоверцев и тех, которые несут одно и то же иго благочестия.

МАЙ:

ФЕОДОСИЙ

Непрерывным подвигом молитвы и псалмопения он усыпил похоть, гнев, гордость и других диких зверей в душе. Постоянно добавляя новые подвиги к прежним, Феодосий, вместе с тем, занимал и руки работой: то плёл так называемые опахала и коробочки, то обрабатывал небольшие пашни, сеял на них семена и собирал необходимые плоды для своего пропитания.

Он помнил Апостольское изречение: занимались трудом и работою день и ночь, чтобы не обременить кого из вас (2 Фес.3,8), а также другое: нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии (Деян.20,34). Поэтому и сам он трудился, и сподвижников убеждал, чтобы они с подвигами духовными сочетали и труды телесные."Ведь, — говорил он, — если живущие в миру трудом и потом доставляют пропитание детям и женам, платят подати, приносят начатки Богу и, по мере возможности, помогают нуждам бедных, то тем более нам следует добывать всё необходимое для жизни трудами рук своих, особенно зная, что потребна нам и пища скудная, и одежда убогая. Нельзя, сложив руки, сидеть и пользоваться трудами чужих рук". Убеждая собратий подобными речами, Феодосий побуждал их к труду. Совершая в свое время обычные Божественные службы, промежутки между ними он посвящал трудам.

Его уважали даже свирепые и неукротимые неприятели, которые тогда опустошили и поработили большую часть Востока. Не дававшие пощады ни городам, ни селениям, опустошавшие всё, чем могли завладеть, и предававшие всё огню, они устыдились его любомудрия и, потребовав только хлеба, попросив его молиться за них, оставили неповреждённым его подвижническое жилище. Подобным образом они поступили не единожды, а дважды.


РОМАН

Роман отличался кротостью нрава, простотой и скромностью своего образа мыслей. Поэтому и озарил его свет Божией благодати. Ибо Господь сказал: на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго, и трепещущаго словес Моих (Ис.66,2); а Своим ученикам изрек: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф. 11,29); и в другом месте Он говорит: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф.5,5).

Он до самой старости никогда не пользовался огнём и не употреблял светильников. Пищей для него служили только хлеб и соль, а питием — ключевая вода.

Приходящих к нему Роман кротким и сладкозвучным голосом наставлял: одних относительно братолюбия, других — о согласии и мире, а третьих самим видом своим делал возлюбившими Божественное[163]. Ибо кто бы сумел не изумиться, видя старца, изнурённого телом, покрытого длинными волосами, добровольно носящего самые тяжелые вериги, одетого во власяницу и употребляющего ровно такое количество пищи, какое не позволяло ему умереть с голоду?

ИЮНЬ:

ЗЕНОН

Немногие знают чудного Зенона, но кто знает, тот не может не надивиться ему по достоинству. Оставив в Понте — отечестве своём — огромное богатство, он был напоен, как сам говорил, источниками Василия Великого, орошавшими Каппадокию, и принёс плоды, достойные сего орошения.

Обладая столь великим богатством добродетели, он, словно ничего не имея, вместе с верующим народом приходил по воскресным дням в храм Божий, внимал Божественному Слову, преклонял слух свой к проповедям учителей и причащался таинственной Трапезы. Затем он возвращался в своё странное убежище, не имевшее ни задвижки, ни замка, ни стража, а поэтому совершенно недосягаемое для злодеев, безопасное от грабежа, ибо содержало один только мусор набросанный на камни, чтобы садившиеся на них не испытывали боли.

Он не имел ни постели, ни очага, ни горшка, ни кувшина, ни книги и ничего другого. Взяв у кого‑нибудь из друзей книгу, он прочитывал её всю, и лишь вернув её, брал потом другую.

МАКЕДОНИЙ

Местом и поприщем своих подвигов Македоний избрал вершины гор, не оставаясь на одном месте, но переходя от одного обиталища к другому. Делал он это не потому, что ему не нравились избранные им места, но чтобы избежать множество народа, собиравшегося и стекавшегося отовсюду к нему. Сорок пять лет он прожил таким образом, не имея ни хижины, ни палатки, но избирая своим местопребыванием какую‑нибудь глубокую пещеру. Поэтому некоторые прозвали его Гувван — словом, которое в переводе с сирийского языка на греческий означает"пещерное озеро". Впоследствии, достигнув уже глубокой старости, он уступил просьбам многих и построил себе жилище, а потом, по просьбе друзей, жил и в разных домиках — конечно, не своих, но чужих. В своем жилище и в этих домиках Македонии прожил еще двадцать пять лет. Таким образом, его подвижническая жизнь протекала на протяжении семидесяти лет.

В пищу он не употреблял ни хлеба, ни бобов, но лишь ячмень, смоченный одной водой. Эту пищу долгое время доставляла ему моя мать, которая была с ним знакома. Однажды Македоний, придя к ней во время её болезни и узнав, что она не соглашается принимать пищу, необходимую в её состоянии (ибо и она тогда стала вести жизнь подвижническую), он убеждал её послушаться врачей и считать эту пищу лекарством, ибо она принимает её не для удовольствия, а по необходимости."Вот и я, — сказал он, — употребляю, как ты знаешь, один ячмень, но вчера, почувствовав какую‑то слабость, попросил своего послушника принести немного хлеба. Рассуждал же я так: если я умру, то должен буду отдать отчет праведному Судии за свою смерть — что я избежал подвигов и уклонился от трудов своего служения, что мне можно было малым количеством пищи предупредить смерть и остаться в живых, дабы трудиться и собирать от трудов неземное богатство, но я предпочел голодную смерть любомудренной жизни. Устрашенный этим и желая избежать укоризны совести, я и повелел поискать хлеб, а когда его принесли, то съел. И тебя прошу, чтобы ты приносила мне в дальнейшем не ячмень, но хлеб". Итак, от неложного языка старца мы слышали, что он сорок пять лет питался ячменём. Отсюда очевидно, сколь строгим и трудолюбивым подвижником был этот муж.

Когда мать моя пришла, человек Божий сказал ей, что он будет молить Бога и она получит дитя, только это дитя должно быть отдано Тому, Кто даровал его. Мать в ответ сказала, что ищет только спасения души и избавления от геенны огненной; Македоний же на её слова изрек: "Щедродаровитый подаст тебе это, а сверх того и сына, потому что искренно молящимся подаётся, по их прошениям, вдвое". Мать возвратилась от него с благословенным обетованием.

Он часто, наставляя меня, говорил: "Ты, чадо, родился с большими трудами: много ночей провёл я в молитве о том только, чтобы родителям твоим было ниспослано то, чем они назвали тебя после рождения. Живи же достойно этих трудов. Уже прежде рождения ты, по обету, посвящен Богу, а что посвящено Ему, то должно быть достоуважаемым для всех и неприкосновенным для большинства. Поэтому тебе нельзя внимать порочным движениям души, но делать, говорить и думать ты должен только то, что угодно Богу — Законодателю добродетели". Подобное мне постоянно внушал сей человек Божий.

ИЮЛЬ:

МАИСИМА

В предшествовавшие нам времена был некто Маисима, по языку сириец и воспитанный в деревне, но явивший преуспеяние во всех видах добродетели. Прославившись своей жизнью, он получил духовное начальство над одним селением. Священнодействуя и пася овец стада Божия, он говорил и делал то, что повелевает Божественный закон. Говорят, что он очень долгое время носил один и тот же хитон и плащ, не меняя их, но на прорванных местах ставя заплатки, и таким образом дожил до старости.

О странниках и бедных он пёкся так усердно, что двери его всегда были открыты для них. Рассказывают, что он имел два сосуда — один с хлебными зернами, а другой с елеем, уделяя из них всем нуждающимся, но сосуды при этом всегда оставались полными. Благодать, дарованная сарептской вдовице, была ниспослана и на эти сосуды.

И многое другое рассказывают об этом человеке Божием. Из этих повествований можно познать, что для избравших любомудрие не служит препятствием ни жизнь городская, ни жизнь деревенская. Ибо и Маисима, и подобные ему ревнители служения Богу показали, что и вращающимся среди множества людей вполне возможно достигнуть самой вершины добродетелей.

АКЕПСИМА

В это же время жил и Акепсима, слава о котором распространилась по всему Востоку. Он, затворившись в небольшом жилище, прожил шестьдесят лет, никого не видя и ни с кем не разговаривая, но углубляясь в самого себя и созерцая Бога, — в чем он находил для себя всё утешение.

Потребное количество воды он сам начерпывал себе из ближайшего источника, выходя из жилища раз в неделю ночью. Однажды некий пастух, пасший овец поблизости, увидел Акепсиму, шествующего во мраке к источнику, и принял его за зверя (потому что он, обремененный тяжкими веригами, ходил в согбенном положении). Пастух взял было пращу, чтобы метнуть в него камень, но рука его застыла в неподвижности на долгое время и не могла бросить камень до тех пор, пока блаженный муж, зачерпнув воды, не скрылся.

Другой человек, побуждаемый злонравным любопытством, пожелал узнать, что делает Акепсима, и ради этого дерзнул залезть на дерево, растущее вблизи его келлии, но тотчас же пожал плоды своей дерзости. Половина его тела онемела от головы до ног, после чего он с покорностью явился к Акепсиме и признался в своём проступке. Тот сказал провинившемуся, что он возвратит себе здоровье лишь после того, как срубит дерево, и повелел ему сделать это, чтобы кто‑нибудь другой не совершил подобного проступка и не потерпел такого же наказания.

Приготовляясь к отшествию из жизни сей, он предсказал, что закончит земное поприще своё через пятьдесят дней. Всех, желавших видеть его, он принимал. Акепсима завещал предать его тело погребению на том же самом месте, где он подвизался. Так граждане небесные заботятся о простоте и после смерти! Чуждые гордости при жизни, они не ищут почестей от людей и после погребения.

АВГУСТ:

МАРОН

Возлюбив жизнь под открытым небом, он избрал местом жительства своего вершину горы, в старину почитаемой язычниками. Освятив это место идольских жертвоприношений и соделав его местом служения Богу, он подвизался там, построив для себя небольшой шалаш, в котором, впрочем, редко бывал.

врачи обыкновенно к каждой болезни применяют соответствующее ей лекарство, а молитва святых есть общее лекарство против всех болезней. Марон врачевал не только телесные болезни, но исцелял и души: одного он излечивал от любостяжания, другого — от гнева, третьему внушал целомудрие, четвёртому преподавал уроки справедливости, в пятом обличал невоздержание, а шестого пробуждал от лености. Упражняясь в таком земледелии, он взрастил много плодов любомудрия

Подвизаясь таким образом в Божественном земледелии, врачуя и души, и тела, Марон, после недолгой болезни, посетившей его для того, чтобы мы познали и слабость тела, и силу души, отошел из жизни сей

АВРААМ

Столь великими трудами измождая своё тело, сей подвижник имел неусыпное попечение о других. Для странников, заходивших к нему, у него всегда были готовы и постель, и хлебы — чистые и вкусные, и благовонное вино, и рыба, и овощи, и всё другое подобное. В полдень он сам садился с обедающими у него, каждому поднося что‑либо пз предложенного, всем подавая чаши и прося их пить. Но сам, подражая своему соименнику, то есть патриарху, прислуживающему странникам (Быт. 18,1–8), не вкушал вместе с ними.

По целым дням он присутствовал при спорных делах тяжущихся и убеждал их примириться между собой, а тех, которые не слушали кротких увещаний и не соглашались на справедливые уступки, невольно принуждал к тому; и никто из неправых не выходил победителем благодаря своей дерзости, потому что когда сторону несправедливо обиженного принимал праведник, он оказывался непобедимым. И он был похож на хорошего врача, который препятствует излишнему выделению жизненных соков и заботится о равновесии элементов в организме.

Я же удивляюсь ему как человеку, который с переменой жизни не изменил образа жития своего, ибо, став епископом, он не предпочел более легкий быт, но лишь приумножил подвижнические труды свои.

СЕНТЯБРЬ:

САЛАМАН

К западу от реки Евфрат, на самом берегу её, есть селение, называемое Каперсана. В нём и родился Саламан. Полюбив безмолвие, он отыскал на другом берегу маленькое убежище и затворился в нём, не оставив ни двери, ни окна. Единожды в году, подлезая под стену своего убежища, он приносил себе еды на целый год, никогда при этом не вступая в беседы с кем‑нибудь из людей. Так прожил он весьма продолжительное время.

Как-то раз жители селения, из которого происходил подвижник, ночью переправились через реку, разрушили его хижину, взяли его самого и быстро перенесли в свое селение. Он же при этом не выказал ни сопротивления, ни согласия. Утром поселяне построили Саламану хижину, подобную прежней, и в ней опять заключили его: он продолжал хранить молчание и ничего никому не сказал. Через некоторое время жители другого селения, лежащего на противоположном берегу реки, так же придя ночью и разломав хижину, отвели молчальника к себе: он и на сей раз нисколько не противился, не просил, чтобы его оставили, но и не выразил готовности поселиться на новом месте.

Архиерей города, к которому относилось названное селение, узнав о добродетели этого мужа, пришел к нему однажды с намерением предложить дар священства. Приказав проломить часть стены, он возложил руки на Саламана, совершил молитву, многое ему сказал, объяснил, какая благодать ему дана, и затем удалился, не услышав в ответ ни одного слова. После этого архипастырь повелел заделать пролом в стене.

Соделав себя таким образом мертвым для жизни сей, Саламан мог в самом точном смысле повторить Апостольские слова: Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня (Гал.2,19–20). Таков был этот блаженный муж! Сказанного достаточно, чтобы понять добровольно избранную им жизнь.

ЕВСЕВИЙ

Cильнее немощи телесной было в нём пламенное усердие, и любовь к Богу делала для него всё простым и легким. Евсевий сначала, вверив себя попечению других, шел туда, куда его вели: так как то были мужи Божии, ревнители и подвижники добродетели. Прожив же с ними некоторое время и изучив науку любомудрия, он возлюбил жизнь уединённую и, придя на хребет одной горы, близ которой находится очень большое селение, называемое Асихою, воспользовался одной оградой, камни которой не были связаны между собой даже глиной.

И дожив до глубокой старости, когда лишился уже большинства зубов, он не изменил ни пищи, ни жилища. В зимние морозы и в летний зной праведник терпеливо переносил все изменения погоды, имея лицо сморщенное и все члены тела иссушенные. Многими трудами он довёл своё тело до такого измождения, что даже пояс не мог держаться на чреслах его, ибо мышцы совсем пропали и пояс свободно соскальзывал вниз. Поэтому Евсевий пришил пояс к хитону, придумав это как единственное средство для удержания пояса на своём месте.

ОКТЯБРЬ:

МАРИС

Начал же он свои подвиги добродетели с самых ранних лет, сохранив и чистоту тела, и чистоту души. Об этом он сам мне поведал, говоря, что тело своё он соблюл нерастленным — таким, каким оно вышло из утробы матери. Будучи еще юношей, он в празднества мучеников восхищал народ своим голосом, исполняя церковное служение певца, и привлекал к себе благозвучным пением. Певцом он оставался долгое время — и в пору расцвета телесной красоты. Однако ни эта телесная красота, ни благозвучная ясность голоса, ни общение со многими людьми не повредили красоты его души. Живя в мире сем подобно узнику, Марис имел попечение только о своей душе, а в трудах затвора приумножил богатство добродетели.

Когда я приходил, Марис обнимал меня и начинал вести долгие беседы о любомудрии. Он отличался простотой и не терпел лукавства, а бедность считал за величайшее благополучие. Прожив девяносто лет, он довольствовался одеждами, изготовленными из козьей шерсти, для подкрепления телесных сил употреблял немного хлеба и соли.

ИАКОВ

Подвигам, превышающим человеческую природу, Иаков взошел постепенно от тщания о меньших трудах. Сначала, затворившись в одном небольшом жилище и освободив душу от внешних волнений, он приковал свой ум к памятованию о Боге и таким образом подготовил себя к упражнению в совершенной добродетели. Потом, уже приучив душу к доброделанию, решился на более строгое подвижничество

Я считаю нужным и здесь сделать замечание относительно любомудрия его. Сосуд с водой находился недалеко, и один из служителей хотел прикрыть его корзиной, чтобы приходящие к Иакову не видели этого сосуда. Блаженный, заметив это, спросил:"Зачем ты закрываешь сосуд?"Служитель ответил:"Чтобы не было его видно тем, которые к тебе приходят". Тогда старец сказал:"Оставь, дитя. Не скрывай от людей того, что явно пред Богом всяческих. Ибо, желая жить только для одного Бога, я не заботился о мнении человеческом. Какая польза, — продолжал он, — если люди сочтут мой труд большим, а Бог — меньшим? Ведь воздаяние за труды будет исходить не от людей, а от Бога — Дарователя всего". Трудно не подивиться как этим словам старца, так и уму его, породившему их, ибо весьма возвысился он над славой человеческой.

Рассказывал мне старец и о различных нападках на него лукавых бесов."Лишь только я начал подвижническую жизнь, — говорил Иаков, — явился мне некто, совершенно нагой; он имел вид эфиопа и из глаз его сверкал огонь. Увидев его, я обомлел от страха, стал молиться и не мог вкушать пищи, ибо он появлялся всякий раз, когда я хотел поесть. Прошло семь, восемь, десять дней, а я оставался без пищи; наконец, презрев лукавое нападение, я сел и стал есть. Бес, не в силах вынести такой моей смелости, пригрозил мне ударами своего жезла. Я же сказал:"Если позволено тебе это Владыкой всяческих, то бей, и я с удовольствием приму удары, словно наказываемый Им Самим. Если же не позволено, то ты не сможешь ударить меня, хотя бы ты и тысячекратно неиствовал". Услышав это, он сразу обратился в бегство.

Однако тайно этот бес продолжал еще строить козни. Дважды в неделю из‑под горы мне приносили воды; он же, встречая несущего, принимал мой облик и брал воду: несшему её приказывал идти назад, а воду выливал. Сделав это два или три раза, бес заставил меня страдать от жажды. Измучившись, я спросил того, кто обыкновенно приносил мне воду: почему он не приносит её в продолжение пятнадцати дней? Тот ответил:"Я приносил три или четыре раза и ты брал её у меня". И когда он показал мне место, где это случалось, я сказал:"Даже если ты тысячу раз будешь видеть меня на этом месте, не отдавай сосуда до тех пор, пока не придёшь сюда".

НОЯБРЬ:

ЗЕБИНАС

Те, которые удостоились видеть Зебинаса, прославляют его и по сей день. Говорят, что он, достигнув глубокой старости, до самой кончины пребывал в одних и тех же трудах, и тягость старческих лет не заставила его изменить подвигов молодости. Превосходил же он современников особенным усердием в молитве. Проводя в ней дни и ночи, он не только не пресыщался ею, но, наоборот, приобретал всё более горячее желание её. Поэтому он недолго беседовал с приходящими к нему, не позволяя своей мысли отвлекаться от Небесного; но, очень скоро оставляя посетителей, вновь предавался молитве, чтобы не удаляться от Бога всяческих даже на минуту. В старости, когда Зебинас не мог уже безболезненно переносить непрестанного стояния, он прибегал к помощи жезла и, опираясь на него, молился и славословил Владыку.

Будучи украшен, среди прочего, добродетелью страннолюбия, он многим из приходящих позволял оставаться у него до вечера, однако они, устрашаясь его всенощного стояния, старались, под предлогом каких‑либо дел, избегнуть подобных трудов.

ПОЛИХРОНИЙ

Полихроний, подобно Зебинасу, пламенеет Божественной любовью и возвышается над всем земным; будучи связан телом, имеет окрылённую душу и, пролетая мыслью воздушные пространства и область эфира, возносится превыше небес, постоянно пребывая в Божественном созерцании. Он никогда не позволяет своей мысли развлекаться, даже во время бесед с посетителями.

О всенощном его бдении и стоянии на молитве я узнал вследствие такого случая. Видя, что Полихроний, угнетаемый старостью и слабостью, не прибегает к чей‑либо помощи, я часто упрашивал его взять двух келейников, дабы он мог облегчить свою жизнь. И так как он соглашался принять к себе только мужей, просиявших добродетелью, которые вели уединённую жизнь в другом убежище подвижников, то я убедил двух из них предпочесть всему служение человеку Божия. Однако они, прожив вместе с ним немного времени, захотели покинуть Полихрония, ибо не могли вынести всенощного стояния. Когда же они стали просить человека Божия соизмерять труд с немощью тела, то он сказал им: "Я не только не принуждаю вас участвовать постоянно в моём стоянии, но прошу ложиться почаще". На эти слова старца келейники ответили: "Как можем ложиться мы, люди цветущего здоровья и далеко не старых лет, когда человек, состарившийся в трудах, совершает стояния, презирая слабость тела?" Таким образом узнал я о ночных подвигах этого досточтимого для меня мужа.

Изгнав из души, вместе с другими страстями, честолюбие и поправ тиранию тщеславия, Полихроний всегда старался скрывать свои труды (простота, кротость, смирение, ласковость в словах, мягкость в обращении, бодрственность души, размышление о Боге, стояние, труд, бдение, пища и нестяжательность, полностью соответствующая Божественному законоположению). Бедность он предпочитал всем царствам мира; даже не хотел иметь всегда при себе и необходимой пищи. Я знаю это, ибо, часто приходя к Полихронию, я не находил у него ничего другого, кроме двух смокв. Поистине притягателен сей блаженный муж и для тех, которые его видят, и достоуважаемым будет он для тех, которые услышат о нём.

ДЕКАБРЬ:

ФАЛЕЛЕЙ

Когда бесы увидели пришедшего подвижника, то попытались устрашить его, однако не смогли этого сделать, поскольку его ограждала вера и за него сражалась благодать. Не поколебав подвижника любомудрия таким образом, бесы–губители прибегли к другим хитростям: ночью они стали издавать звуки плача и являли множество блуждающих огоньков, чтобы устрашить старца и произвести смятение в мыслях его. Когда же он посрамил и это их нападение, бесы, наконец оставив его, удалились.

Когда я пришел к нему, то застал Фалелея за чтением Божественных Евангелий и усердным сбором добрых плодов этого чтения. Желая узнать причину избранного им нового образа жизни, я задал ему вопрос об этом. Фалелей, разговаривая со мной на греческом языке (родом он был из Киликии), ответил: "Будучи обременён многими грехами и веря в наказания, которые ожидают грешников, я придумал для себя такой подвиг, дабы подвергнув здесь тело умеренным наказаниям, уменьшить тяжесть будущих кар. Ибо они будут тяжкими не только по своему количеству, но и мучительными, так как не будут добровольными. Всё же, что бывает против воли, вызывает особые страдания. Добровольное же, хотя и трудно, менее прискорбно, поскольку труд подвижничества предпринимается здесь по своей воле, а не по принуждению.

ВАРАДАТ

Он стоял с постоянно воздетыми к небу руками, непрестанно славословя Бога всяческих. Всё тело у блаженного покрыто было кожаным хитоном: только около носа и рта было оставлено небольшое отверстие для дыхания, чтобы через это отверстие вдыхать в себя воздух, без которого природа человеческая жить не может. И такие труды Варадат переносил, не только не имея крепкого сложения, но будучи подвержен многим болезням: горячее усердие заставляет трудиться и того, кто не в силах трудиться.

Обладая умом рассудительным, Варадат даёт прекрасные ответы на все вопросы приходящих к нему, и его доказательства правильнее и сильнее доказательств тех, кто изучал диалектику Аристотеля. Но пребывая на высоте добродетели, он не позволяет уму своему высоко возноситься, а принуждает его как бы ползать долу, у подножия горы, ибо знает, какой великий вред душе человека может причинить ум, воспламенённый гордыней. Таково вкратце любомудрие сего мужа.

- продолжение следует - Источник: Библиотека Предание Ру - - Месяцеслов -